Софья Ролдугина - Кофе и мед [СИ]
Я наконец взглянула на Элейн. Куда подевалось сумрачно-обречённое выражение! Теперь она хотя и стояла за плечом Клода, но всем своим видом выражала уверенность и спокойствие. Мелкие светлые кудряшки сейчас напоминали не шёлк, а золотые спиральки с режущей кромкой.
— Да, он, — холодно подтвердила Элейн. — Я видела вас у гадательницы Греты О'Келли около месяца назад, мистер…
— Мильх, — услужливо подсказал он. И тон его мне не понравился.
Сердце колотилось, как после чашки крепкого кофе с перцем, но голова стала абсолютно ясной. Я чётко понимала, что алманец сейчас заинтересовался супругами Перро, и ничего хорошего это им не принесёт. Нужно было срочно перевести его внимание на другой предмет… другую особу. В идеале — подставить Финолу Дилейни. Вот уж не огорчусь, если её тело всплывёт в Эйвоне.
Что ж, попробую. В любом случае, я рискую меньше, чем Перро.
— Мильх? — произнесла я, выступая из-за плеча Клода. — Неужели? Мне вы представились Бергом. Сколько же у вас имён? Впрочем, неважно, — улыбнулась я. Кажется, получилось — алманец теперь смотрел только на меня. — Совершенно забыла сказать, когда вы были в «Старом гнезде» на днях: держите свою Мэлоди в узде.
На лице его появилось выражение замешательства — на целую секунду позже, чтобы поверить в естественность.
— Мелодия? Какая мелодия? Вы имеете в виду музыку…
— Вы знаете, кого я имею в виду, мистер Берг. Не знаю, как вы с нею связаны, но ничего хорошего это знакомство вам не принесёт, — ответила я, не покривив душою. — Она ненавидит мужчин и с радостью использует их как пешки в своей игре. Пешки, разумеется, всегда уверены, что это они сидят за шахматной доской и ведут партию. Доброго дня, мистер Мильх… или всё-таки Берг? — улыбнулась я и добавила небрежно: — И не стоит бездумно бродить вокруг моего особняка. Сэр Клэр Черри не столь беспомощный и не столь джентльмен, как вам, возможно, показалось в прошлый раз.
Я внимательно следила за его лицом, подмечая малейшие изменения, и теперь у меня не осталось сомнений, что с дядей несколько дней назад столкнулся именно он. При упоминании фамилии Черри угол губ у «Берга» дёрнулся. Похоже, алманец немного разузнал о моей семье, и дядина биография отнюдь не пришлась ему по вкусу.
Буду надеяться, этого хватит, чтобы отвести беду от Перро и уберечься самой.
До оранжереи мы, разумеется, не дошли. Я извинилась перед Элейн и Клодом, взяла с них обещание немедленно вернуться домой и быть очень, очень осторожными, а сама села в кэб и вернулась в особняк. Дома незамедлительно сделала звонок маркизу и сообщила, что снова увидела Берга.
Дядя Рэйвен прибыл около шести вечера и выслушал всю историю. О, нет, упрекать он меня не стал. Только снял очки с синими стёклами и нажал пальцами на виски, дыша уж слишком глубоко и размеренно.
— Виржиния, — наконец сказал он, — вам кто-нибудь говорил, что вы очень похожи на отца?
— От вас мне доводилось слышать это много раз. Комплимент, я надеюсь.
— Возможно. Однако умение в буквальном смысле притягивать самых опасных людей и двумя словами приковывать к себе их внимание — далеко не та черта, которую, по моему мнению, вам стоило бы унаследовать.
Мне хотелось ответить, что не так это плохо, потому что некоторые из опасных незнакомцев потом становятся моими друзьями — Эллис, Лайзо, Мадлен, Паола… Как сказали бы в трущобах Смоки Халоу, клин вышибают клином. Но затем передумала, потому что вид у дяди Рэйвена был чересчур серьёзный. Потому я снова пообещала, что в следующий раз, когда увижу Берга, перейду на другую сторону улицы или залюбуюсь пейзажем.
— Что ж, вероятно, мне стоит зайти в собор святого Игнасия и помолиться о том, чтобы он уберёг вас от встречи с тем человеком, — заметил маркиз. В глазах его читалось намерение добраться до церкви именно по бульвару Холливэй и заодно, как бы случайно, очистить его от всяких подозрительных личностей.
Подумалось вдруг, что Лиам вместо этого непременно попросил бы святого Кира Эйвонского подставить «мистеру Бергу» подножку на тёмной улице, дабы зловредный алманец отшиб обе руки и не смог больше обижать беззащитных леди.
Стало смешно, потому что такая просьба вполне могла бы и исполниться.
Вскоре после того как ушёл дядя Рэйвен, я отправилась в кофейню. Сопровождал меня Клэр. Этот вечер он провёл за ширмой, наблюдая за посетителями, однако не показываясь никому на глаза. Вернулись мы около одиннадцати, когда начался неприятный мелкий дождь. В доме царила такая сырость, что впервые за долгое время я приказала не просто положить в постель грелку, а сперва просушить одеяло у камина. И, глядя на оголённую кровать, заметила то, что долго ускользало от моего внимания.
Ловец снов.
После случая с Валхом Лайзо его починил и велел вновь поместить в изголовье. Я же настолько привыкла к виду игрушки-паутинки, что напрочь перестала о ней думать. А ведь она не просто защищала меня от мёртвого колдуна. «Ловец» — значит, ловит дурные и вредные сны? Не пускает ко мне?
А может он не пускать вообще никакие сны, если, по мнению Лайзо, они могут мне навредить? Леди Милдред давно не появлялась…
— Глупость какая, — пробормотала я. И повторила уже громче: — Глупость, суеверие!
И — сорвала ловец с изголовья.
Вскоре вернулась Юджи и застелила мне постель. Простыни и одеяла слабо пахли лавандой. Чудился поначалу и едва заметный аромат вербены, однако вскоре он развеялся без следа. Я достала из ящика револьвер, завёрнутый в несколько слоёв фланели, и положила сбоку под подушку: пусть сегодня меня хранит этот оберег.
Сон опустился резко, как медный колпачок на пламя свечи. Сознание мгновенно угасло.
…Вокруг туман и паутина. Серебристые нити в сером мареве — красиво. Под ногами — сырая черепица. Кажется, я стою на крыше. Снизу поддувает, юбки колышутся. Немного пахнет вишнёвым табаком. Мои губы трогает улыбка; когда сдерживать её уже невозможно, оборачиваюсь.
Бабушка стоит чуть поодаль, и у ног её вращается флюгер, плоская жестяная фигурка злющей кошки с выгнутой спиной. Бабушка в тёмно-красном платье, но без перчаток; белая шея тоже открыта. Черты лица видны ясно, кроме глаз — бездонных тёмных провалов. Когда-то это бы напугало, но не сейчас — привычка.
— Всё-таки догадалась, — выдыхает леди Милдред облако вишнёвого дыма.
— Ты знала, — упрекаю её. — Знала, что он меня не пускает. И ничего не сказала.
Она усмехается.
— Дверь заперта на ключ, ключ глубоко в колодце. Девочка не покинет башню, но и зверям остаётся только бессильно щёлкать зубами. Не всё так просто, милая Гинни.
— Я скучала.
Это мне говорить совсем не хотелось. Но правда прорывается сквозь все заслоны; что ей благоразумие, вежливость и гордость?
Бабушка, такая молодая и старая одновременно, снова подносит трубку к губам. Туман вокруг становится гуще, подступает ближе. Босые ноги чувствуют малейшие выщерблины в черепице.
— Наступит время, когда мы почти не будем видеться, милая Гинни. Не стоит бояться перемен. Скучала… да, ты скучала. Но не по мне. Так ведь?
Я вспыхиваю, с головы до ног. И заливаюсь румянцем — и буквально горю. Языки пламени трепещут вокруг. Туман вспучивается, а потом вдруг откатывается, как море во время отлива. Вокруг расстилается бескрайнее черепичное поле — плавные скаты, горбатые крыши, кое-где обнажены рёбра балок. И везде, насколько видно глаз, крутятся флюгеры. Чёрные и медные, на прямых спицах и надломленные, наклонённые к черепице. Металлические плоские звери вращаются неустанно — кто быстрее, кто медленнее, кошки и змеи, птицы, волки, львы, чудовищные химеры, бабочки, рыбы и гады морские. Не ветер влечёт их — напротив, они его разгоняют, делают плотным, осязаемым.
Бабушкина трубка лежит на крыше, и кошка трётся выгнутой спиной о спираль дыма.
Поёт флейта.
Смущение проходит, точно его и не бывало. Я подбираю юбки — платье длинное и слегка приталенное, но сшитое сплошь из тончайшего полупрозрачного шифона и нежнейших шёлковых кружев. Сквозь белую ткань немного просвечивают ноги. Как ночная сорочка, право…
Смеюсь и бегу по крышам, легко перескакивая бездонные пропасти между соседними скатами. Черепица крошится под босыми пятками; металлические звери-флюгеры крутятся у самых щиколоток, норовя зацепить воздушные юбки. Иногда получается увернуться, иногда в медных зубах и на чугунных хвостах остаётся призрачно-белёсый клок.
Песня флейты всё ближе.
Когда очередная крыша заканчивается, я без тени сомнения прыгаю вниз и плавно опускаюсь на улицу. Странные здесь дома — глухие стены, без единого окна и без дверей. Зато вместо мостовой — толстый слой мхов и лишайника. Я блуждаю в лабиринтах, ориентируясь лишь на собственное чутьё, а когда достигаю круглого двора с фонтаном, где вместо воды из кувшина у русалки льётся свет, то останавливаюсь и присаживаюсь на бортик.
